Говнодав прав, говноед – нет

Год назад, когда в газетах начали писать о «приморских партизанах», я узнал вдруг, что с одним из них — с погибшим при задержании Андреем Сухорада — я был когда-то знаком. Ни имени, ни лица, ни каких-то обстоятельств, связанных персонально с ним, я не помнил; знал только, что весной 2004 года мы вместе ехали в одном автозаке в отделение милиции — кажется, Мещанского района. Всего задержанных было человек десять; все нацболы, кроме меня — корреспондента «Коммерсанта», но нельзя сказать, что для милиции или для кого-то из нас это имело сколько-нибудь важное значение. Нас всех забрали на акции в офисе «Единой России»: нацболы прорвались внутрь этого тогда еще совсем нового и потому не настолько знаменитого, как теперь, здания, приковались наручниками к батареям, вывесили из окон свои красные флаги с серпом и молотом в белом круге. Среди этих нацболов был шестнадцатилетний Сухорада, будущий партизан. Я его совершенно не помню, но он там был.

Нас везли в отделение милиции, и нацболы, которых, очевидно, везли в милицию далеко не впервые в жизни, устроили в автозаке свой специальный ритуал: вначале читали хором вслух «Молитву нацбола» («Я, воин НБП, приветствую новый день...»), а потом хором же пели какую-то свирепую песню, которая называлась «Волкодав». Текст «Молитвы» я знал, поэтому читал его вместе со всеми, песню не знал, поэтому просто сочувственно слушал — «Волкодав», хорошее слово. Волкодав прав, людоед нет.

Пройдет семь лет, и нацбол Сухорада погибнет при штурме партизанской квартиры в Уссурийске. Я приеду к дому, в котором сидели перед штурмом приморские партизаны, буду бродить вокруг, разговаривать с местными. Я — корреспондент «Коммерсанта», как и тогда в автозаке, но как бы убедительно я ни доказывал окружающим и, что важнее, себе, что в эти семь лет я делал все правильно и ни о чем не жалею, — по сравнению с этим Андреем Сухорада я весь состою из неприятных и некрасивых компромиссов с собственной совестью. Судя по тому, что стало ...читать дальше